Отец означенного графа имел привычку наведываться в одну из принадлежащих барону деревень, расположенных на границе с графством, активно осуществляя там 'право первой ночи', впрочем и не только первой. Барон, в принципе, не имел ничего против, — старый граф был мужчиной видным, и его дети могли значительно улучшить крестьянскую породу, что спустя двадцать лет и произошло. Ныне, почти половина крестьян в деревне 'Большие Сись… — тут барон, излагавший суть дела, смущенно примолк, кинул извиняющийся взгляд на Аталетту и поправился: — деревни 'Красивая грудь', - были как на подбор, — высокие, сильные, с ясными голубыми глазами и аристократическими чертами лица. Ну а женщины там издревле отличались весьма приметной для мужского взгляда статью, что и было отражено в названии деревни.
Однако, новый граф, его сын, заявил, что поскольку, значительная часть крестьян в этой деревне ныне являются его кровными родственниками, буквально таки сводными братьями, то он просто обязан принять деревню под свое покровительство, что и осуществил самым беззаконным образом, пользуясь значительным преимуществом в виде куда более сильной, нежели у барона дружины, и более того, совершенно перекрыл доступ к означенной деревне самому барону, что уж и вовсе ни в какие ворота не лезет!
Посему, он, барон Извор, и припадает к ногам всемилостивейшей владычицы, с просьбой помочь в возвращении его законного имущества, а заодно, в качестве возмещения его моральных терзаний передать ему ныне принадлежащую графу деревеньку Малый Ух, расположенную неподалеку.
Выслушав истца и ответчика, в качестве доказательства своей правоты привезшего из данной деревни местного кузнеца и еще пару крестьян, как две капли воды похожих на самого молодого графа, Аталетта поинтересовалась, а уделял ли сам барон, в те времена, когда деревенька находилась в его владении, достаточное внимание молодым крестьянкам?
В ответ, барон, сильно смущаясь, заметил, что увы… К сожалению, его батюшка, в свое время чересчур часто гостил в 'деревне раздора' и посему он, дабы не допустить случайного кровосмешения был вынужден избегать посещений столь заманчивого поселения. Да и жена барона, происходящая из знатного, и весьма воинственного трирского рода, по какой-то загадочной причине весьма негативно относилась к любым намекам о важности соблюдения древних прав феодала. Ввиду того, что он, барон, очень любит свою драгоценную жену, и весьма дорожит своей способностью к деторождению, которой она пообещала его лишить в случае если поймает с какой-нибудь крестьянкой, ему пришлось смириться, и исполнить невинную женскую прихоть. Ведь в конце-концов, что такое 'право первой ночи'? Всего лишь старая, и никому ненужная традиция, — при этих словах барона в мужской части придворных возник короткий шепоток, тотчас же умолкший, стоило Аталетте кинуть туда недовольный взгляд. — Более того, это традиция, унижающая человеческое достоинство несчастных крестьянок, а потому совершенно излишняя и даже вредная для благородного и гуманного человека, такого как барон Извор.
Взглянув на рослую, и весьма физически развитую баронессу, и невысокого, полноватого барона, присутствующие вынужденно согласились, что и впрямь, исполнение этой традиции было весьма опасно и вполне возможно даже негуманно. В первую очередь, для самого барона.
Покачав головой, Аталетта заявила, что дело сложное и его требуется как следует обдумать, после чего объявила о перерыве.
Впрочем, насладиться небольшим отдыхом ей не удалось. В тот самый миг, когда присутствующие на суде придворные уже развернулись к выходу, дабы покинуть зал суда, большие двустворчатые двери зала распахнулись, и церемониймейстер, срывающимся от волнения голосом объявил: — Граф Ориска де Вега, начальник охраны Великого кургана, со срочным донесением к Её Величеству!
В распахнутые двери чеканя шаг вошел один из самых преданных сторонников Аталетты, капитан небольшого отряда Гвардейцев Смерти, подразделения, созданного Аталеттой специально для охраны места захоронения Олега.
Выглядел граф очень плохо. Смертельно бледное лицо, впалые щеки, и глаза, буквально утонувшие в орбитах, так что стали почти невидны, — все буквально кричало о тяжелых испытаниях которые пришлось пережить этому человеку. Войдя, он внимательным взглядом обвел все присутствующее светское общество, и взгляд, его прежде ясных, а ныне мутных, словно затянутых смертной пеленой глаз был столь неприятен, что придворные невольно шарахнулись прочь, подальше от этого человека, — а ведь раньше он был любимцем многих дам!
— Мы слушаем Вас, граф, — прервала затянувшееся молчание Аталетта. — Что привело вас сюда в такой спешке, заставив настаивать на немедленной аудиенции? Почему вы покинули свой пост, который мы вам доверили?
Звуки её голоса произвели с графом Ориска воистину волшебные перемены. Он выпрямился еще больше, хотя это казалось практическими невозможным. Кожа, на видимых участках тела резко прилегла к костям, и сильно потемнела, словно сжигаемая внутренним огнем. Безумное, фиолетовое пламя вспыхнуло в глазницах, испепелив и заменив видневшиеся там мутные глаза мертвеца. Темное умертвие, в которое превратился граф, отбросило маскировку, и коротким ударом внезапно отросших когтей разорвало горло ближайшему придворному. Затем нечто, когда-то бывшее Ориской де Вега, записным дуэлянтом, дамским любимцем и щеголеватым придворным, обернулось к побледневшей королеве, замершей на своем троне, и рванувшим к ней телохранителям и гулко расхохоталось злым, и каким-то нечеловеческим смехом.